Что я слышу, когда ты говоришь?

Очень интересная статья о языке, даже скорее в целом – о коммуникации. Автор – проф., зав. кафедры русского языка Санкт-Петербургского государственного университета.

Несколько цитат:

Язык оказывается способным беспощадно показать состояние сознания некультурного и нравственно убогого человека. А мы до сих пор, как дикие люди, твердим о плохих словах, не различая означающего и означаемого.

Беда нашей речи (не языка), а еще точнее, беда сознания — засилье клише, бесконечно повторяемых шуток. Невозможно произнести “будем надеяться” или “мы пошли”, не услышав в ответ банальных реплик-цитат: “надежда умирает последней”, “и пошли они, солнцем палимы”. Конечно, бессмысленную стереотипную реплику воспроизвести проще, чем ответить по существу или как-то обозначить внимание к собеседнику, тем более если этого внимания нет. Вообще свои слова, оказывается, находить трудно.

За последние десять веков русский язык многое потерял. Например, у наших предков было четыре прошедших времени, из которых осталось только одно, и то в очень измененном виде, но появились совершенный и несовершенный вид. В Х веке было в два раза больше гласных фонем, чем сейчас, но зато сейчас гораздо больше согласных, чем тогда. Все свои потери язык прекрасно компенсирует. Нам неприятно, что из языка исчезают формы женского рода “обеих” “обеими” (как спародировал Высоцкий, “Целовался на кухне с обоими”), но нас уже совсем не волнует утрата форм женского рода “четыри”, “оне” и “одне”. Формы, ранее стилистически нейтральные, стали достоянием поэзии. Одни слова утратились, другие появились, многие изменили свое значение. “Наглым” называли быстрого человека (сейчас почти так же употребляется слово “шустрый”), “хитрым” — искусного в художестве, “дряхлым” — печального, “подлым” — человека из низшего социального слоя, “мещанином” — горожанина. В. К. Тредиаковский выражал надежду, что его повесть “будет хоть сколько-нибудь пошлой” (т. е. популярной, как сказали бы лет тридцать назад, или рейтинговой, как сказали бы сейчас).

Плохи бывают не слова, а намерения: обидеть, унизить, осуществить психологическое насилие в любом виде. Для меня, например, оскорбительно, когда при демонстрации новых товаров в универмагах на мой вопрос не мне отвечают, а прокрикивают заученный текст во все пространство помещения. Вроде бы и ни одного “плохого слова”, а обидно. Вот где нарушается коммуникативная функция языка. Впрочем, сообщение в этих ситуациях есть, его содержание таково: “Да не собираюсь я вас замечать и с вами разговаривать”

Один из литературных людей задает вопрос докладчику, который произнес слово с неправильным ударением: “Какова концептуальная нагрузка этого нетрадиционного акцентологического решения?” И что — разве тут иностранные слова-термины лишние? Нет, они точно соответствуют намерению говорящего публично поиздеваться над докладчиком.

Простое человеческое “не знаю” заменяется такими восхитительными оборотами речи: “Сейчас изучение этого вопроса находится в динамике”, “Вывод лежит вне плоскости компетенции МВД”. Понятно, что говорящие пустословят, имитируя компетентность.

Похоже, что основное назначение казенного стиля речи — не сообщить что-либо, а отгородиться от собеседника, демонстрируя статусное превосходство. Тошно слышать такое: “Мы разрабатываем программы, направленные на позитивное развитие потенциала молодежи”. Когда священник в облачении говорит: “Передо мной была поставлена задача: отработать духовно-нравственные мероприятия по работе с личным составом”, чувствуется, что ему больше бы подошел мундир. Такая речь и выполняет функцию мундира. На вокзале я не могла оторвать глаз от завораживающего порядка слов на вывеске “Касса воинская. Возврата касса”. Почему не “Воинская касса. Касса возврата”? А чтобы пассажиры не думали, что тут люди работают. Тут должностные лица. И сами пассажиры — не люди, а клиенты, а еще лучше — просители.

Наверное, давно пора прекратить мучить и других, и себя словом “надеть” (“надеть пальто, брюки… ”). Это одна из многих ситуаций, когда норма, диктуемая словарями и учебниками, противоречит системе языка. В конце концов, мы покупаем “одежду”, а не “надежду”, и сапоги мы “обуваем”, а не “набуваем”. И все нормальные грамотные люди, прекрасно знающие норму употребления слов “надеть” и “одеть”, соблюдают ее только в крайних случаях, для чужих, во избежание неприятностей